Администратор
Сообщений: 5588  C нами с 01 Июня 2006
Откуда: Израиль
Статус: Отсутствует
| Столица нашего государства именуется городом трех религий. Во всяком случае, каждая из трех вер, коренящихся в вере Авраама, претендует на обладание и его историей и его святынями. Иудеи желают видеть Иерусалим своей неразделенной столицей, арабы своей, а настаивающие на его интернационализации христиане по существу предназначают город Давида своему "правовому обществу", ведь все что "между" - их.
И сегодня, быть может, более чем когда бы то ни было, важно понимать, в чем суть претензий каждой из этих религий.
В целом можно сказать, что отношения иудеев с мусульманами всегда складывались гораздо более благоприятно, нежели с христианами. Само возникновение ислама сопровождалось даже определенной иудейской поддержкой, и на протяжении веков евреи сносно жили под мусульманскими владыками. Во всяком случае, бедствия сефардских общин нельзя сравнить с теми страданиями, которые выпали на долю иудеев, терпящих христианское господство. Достаточно напомнить, что традиционная ненависть христианского мира к еврейскому разразилась Холокостом, и именно в контексте этого отношения следует воспринимать, в частности, ставку основателя религиозного сионизма р. Кука на союз иудаизма с исламом, а не с христианством.
И хотя в книге Зоар предсказывается, что в последние времена именно арабы заселят землю Израиля, что именно они будут препятствовать евреям вернуться в нее, само их пребывание в святой земле Зоар объясняет приверженностью арабов завету Авраама, завету обрезания.
Как бы то ни было, в настоящий момент у евреев не существует более страшных врагов нежели мусульмане, в то время как в христианском мире сегодня можно встретить немало поклонников сионизма.
Итак, попытаемся выяснить, что собственно разделяет эти религии, в чем секрет их извечного соперничества, в чем суть их спора? Для этого можно, конечно, заняться классическим сопоставлением теологических особенностей всех этих вероучений, однако этому фронтальному столкновению предшествует другой, более глубокий и в действительности более содержательный спор. Спор этот можно понять как лежащий прежде всего в герменевтической плоскости. Во всяком случае уместно отметить, что иудаизм и христианство разошлись не столько даже в идейной сфере, сколько прежде всего на уровне своего изначального отношения к Слову как таковому. Они принципиально двумя разными способами читают один и тот же текст.
Иудаизм, разворачивающий каждую свою деталь из текста Торы, из ее буквы, фактически отождествляет себя с этим текстом. Мидрашистская традиция - это внутренний диалог Торы с самой собой, это внутреннее сопряжение текста. Христианство же сразу стало пытаться извлечь из Торы ее "основную идею", идею в корне от самого текста отделенную.
Почему эта "основная идея" оказалась связана с именем Иисуса, почему общее философское истолкование Торы, по существу начатое еще Филоном Александрийским (современником Иисуса), не имело независимого развития, разговор отдельный. В данном случае для нас важно отметить саму эту особенность: именно христианство породило содержательный, альтернативный иудейскому способ прочтения Торы.
В узком смысле слова, разумеется, только ортодоксально церковная версия, версия "двуприродности" Иисуса может быть признана собственно христианской, ибо именно она заключает в себе тот парадокс, который сформировал всю современную цивилизацию. Однако в широком смысле слова все то море истолкований Торы, которое было порождено Евангелием, начиная от докетизма и кончая арианством и несторианством, следует назвать христианским. Ведь в конце концов ортодоксальный подход оттачивался именно в полемике с еретиками. К тому же все эти движения в равной мере исходили из идеи центральности фигуры Иисуса в человеческой истории.
Но кроме всего прочего, и ортодоксы и еретики сходились в одном пункте, который в то же время всегда был достаточно чужд иудеям. Ценность вероучения доминировала для них над самой верой, точнее над самим (интерпретируемым этим вероучением) священным текстом. "Како веруешь?" - таким вопросом встречали друг друга случайно встретившиеся в пустыне отшельники. И в этом отношении даже "жидовствующий", видящий в Иисусе только человека Арий, - в вопросе прерогативы "мировоззрения" над "текстом" был истовым христианином.
Таким образом можно сказать, что иудей ищет в Слове первичный специальный смысл (зачастую анатомируя его на буквы), христианин пытается доискаться до смысла общего. В этом отношении иудейский подход напоминает филологический подход к тексту, христианский же - напоминает скорее подход философский.
Однако наилучшим образом эту коллизию можно проиллюстрировать обратившись к классической античной басне, которая, как известно, всегда увенчивалась моралью. Ведь в конце концов историю сынов Израиля, описанную в Торе, вполне можно представить своего рода Басней, попавшей в жернова эллинизма и подвергшейся традиционной для этого мира морализаторской обработке. Результатом этой обработки и явилось христианство. Мораль и вероучение, разумеется, не совсем одно и то же, но во-первых, они безусловно перекрываются, а во-вторых, и вероучение и мораль - в равной мере принадлежат миру "общих истин", в равной мере отражают общий рационалистический подход.
Для наглядности рассмотрим первую попавшуюся античную басню минимального размера: "Лев услышал кваканье лягушки и обернулся на голос, подумав, что это какой-то большой зверь. Но когда, подождав, он увидел, что это лягушка вылезла из пруда, то подошел и растоптал ее, промолвив: "Не слуха надо пугаться, а вида". Против человека болтливого, который только языком и умеет работать".
Очевидно, однако, что мы вправе усмотреть в этой басне не только осуждение болтовни, но и какие-то иные смыслы. Множество вероучений, множество ересей и толкований соответствует таким образом тому множеству Моралей, которое возможно заключить в отношении одной и той же Басни. При этом характерно, что даже если христиане и могут согласиться с тем, что Басня заведомо богаче любой своей Морали, в то же время они убеждены, что именно в Морали заключается суть Басни, что именно Мораль является целью, а не наоборот.
Иудаизм в этом плане не то чтобы вообще противится морализаторству, не то чтобы совершенно отказывается быть вероучением. Нет. Но во-первых он не придает этой сфере центрального значения, а во-вторых стремится саму Мораль рассмотреть как элемент Басни, желает само вероучение втянуть в лоно непосредственно данного в откровении Слова!
Ведь как мы видели, Мораль вполне может быть элементом самой Басни ("не слуха надо пугаться..."), но это так сказать имманентная, ситуативная Мораль. И именно такого рода мораль приемлет иудаизм. Та же Мораль, которая стремится возвыситься над Басней, Мораль, которая по сути своей представляет нечто иное чем сама Басня ("против человека болтливого...") - целиком отвечает христианскому устремлению.
Заметим попутно, что в приведенной басне ее "внутренняя" и "внешняя" морали - отнюдь не тождественны. Лев сделал умозаключение полезное для него самого. Эзоп же - "обобщил" опыт лягушки. Причем само это содержательное расхождение "внутренней" и "внешней" моралей не только не случайно, но и весьма типично для античной басни.
Итак, иудаизм - это сам текст Басни, текст включающий в себя элементы "внутренней" Морали, христианство - это прежде всего все то множество конкурирующих между собой "внешних" Моралей, которое было из этой Басни извлечено. ("Надлежит быть между вами разномыслию, дабы открылись между вами искусные" 1Кор 11.19)
Но вот в ту пору, когда этот этап морализаторства завершился, когда все возможные теологические версии и варианты уже заявили о себе, когда все догматы были сформулированы, в мир пришло никогда до того невиданное, в мир пришел Ислам!
В чем состояла уникальность, новизна его подхода? Вопрос тем более актуальный, что Коран признает и непорочное зачатие Иисуса, и его воскресение, и даже то, что именно Иисус будет судить мир в великий день! Коран отрицает лишь идею воплощения Бога в человеке. Но что в таком случае отличало Магомета от Ария? Почему позиция одного - это звено в построении христианского космоса, а позиция другого - порождает принципиально другой мир? что уникального, что нового содержит мусульманское учение, когда казалось бы все многообразие логических заходов уже исчерпано в лице иудаизма и (широко понятого) христианства?
Заглянем в Коран. Мы встретим здесь множество предписаний, по своему императивному тону вполне соответствующих законодательной части Торы. Мы найдем здесь пересказы многих сюжетов, описанных в Танахе, которые будут весьма напоминать классический еврейский мидраш (как бы дополняющий, детализирующий описанные в Танахе события). Мы можем обнаружить здесь притчи, достойные украсить собой Евангелие. Ну и, наконец, мы отыщем в Коране множество оценок и суждений, связанных с иудаизмом и христианством, равно как и картины божественного воздаяния, т.е. вполне развитую теологическую рефлексию.
Спрашивается, что такое небывалое содержится в этом винегрете, чтобы он не явился очередной ересью христианства или ответвлением иудаизма (в рамках того же прозелитизма "сынов Ноаха")? По-видимому, только одно. При всем том, что Коран это и мидраш, и притча и теология, прежде всего это заявка на уникальное откровение. В той дилемме Басня - Мораль, которую мы здесь для наглядности предложили, ислам не просто представляет собой одну вполне определенную Мораль (весьма впрочем и от иудейской и от христианской далекую). Согласно логике этой Морали, ею заново пересказывается сама Басня! Более того, именно этот вариант Басни начинает восприниматься как единственно достоверный вариант! (Это выглядит приблизительно так, как если бы уже рассмотренная выше басня была переиначена, например, следующим образом: "Во имя великого, держащего язык за зубами, скромного. Остерегайтесь распускающих язык, нескромных! Участь их – в смрадном болоте, гнить раздавленными. Известно нам, как проходили мы мимо пруда, и некая лягушка болтала, будто она - Царица вод. Мы раздавили ее, и она получила свое вознаграждение. Вы читали, что было об этом написано ранее, но они уклонились и разглагольствуют без скромности").
Если христианство, пытаясь заместить иудаизм, в то же время было осуждено постоянно соотноситься с ним, то в исламе задача этого замещения оказалась целиком осуществленной, причем уже как замещение обеих этих религий: и иудаизма и христианства.
Формально сохраняя то отношение к Морали, к Вероучению, которое мы встречаем в иудаизме, ислам в то же время имеет дело с совершенно другой Басней! Однако это вполне сконструированная, вполне морализированная басня.
Тут, разумеется, пришла пора спросить: средствами какого мировоззрения был осуществлен данный анализ? что это - некая четвертая, стоящая над всеми тремя мирами точка зрения? Пожалуй, что нет. Данный анализ является плодом вызревшего в христианской культуре рационалистического подхода, и при всей своей отвлеченности сохраняет связь именно с этой культурой.
Таким образом можно сказать, что рассмотренная только что логика взаимоотношения трех миров - это взгляд одного из этих миров, а именно взгляд (в широком смысле понятого) христианского мира. Но тогда весьма важно было услышать также и голоса других заинтересованных сторон, взглянуть как они друг другу соответствуют. И в этом отношении нам остается только удивиться, в какой мере традиционно-иудейский мидрашистский анализ совпадает с только что предложенным "христианским"!
Итак, попытаемся углубиться в то, как строится собственная, "внутренняя", имманентная мораль библейской истории. Попытаемся рассмотреть ее такой, какой она выглядит, будучи расцвеченной мидрашом. Прежде всего следует отметить, что иудаизм трактует взаимоотношение трех религий на уровне личных взаимоотношений патриархов. Идеи трех религий восходят к личным качествам трех персонажей первой книги Торы, а именно: Иакова, его брата Эсава и их дяди Ишмаэля.
Более того, именно в напряженных, сложных взаимоотношениях между этими персонажами и заключается по мысли иудаизма вся суть Священной Истории (суть раскрытия в "нижнем мире" тайн "мира верхнего"). По мере проявления Божественных качеств в лице патриархов: в Аврааме - Милости, в Ицхаке - Справедливости, в Иакове - Красоты, от них отделялись (в лице Ишмаэля и Эсава) как бы побочные, как бы теневые образы этих качеств.
В Торе рассказывается: "И сказал Аврам (Господу): ведь Ты не дал мне потомства...И вывел Он его наружу, и сказал: посмотри-ка на небо и сосчитай звезды, если ты сумеешь их счесть. И сказал Он ему: таково будет потомство твое. И поверил он Господу, и Он вменил ему это в праведность" (Берешит 15.3)
Комментатор поясняет эти слова следующим образом: Бог вывел Аврама показать, что согласно звездам у него не должно быть потомства, но, что если он положится не на звезды, а на Бога, то обретет через веру великое потомство.
"По истечении десяти лет" (16.3), т.е. когда муж вправе развестись с неплодной женой, все оставалось по старому: "И сказала Сара Авраму: вот, Господь лишил меня плодородия; войди же к рабыне моей... И послушался Аврам голоса Сары» (16.2)... И вошел он к Агари и она зачала. Когда же увидела, что зачала, то госпожа ее лишилась уважения в глазах ее" (16.3)
Затем следует история изгнания обнаглевшей беременной рабыни, которая тем не менее возвращается, и согласно мидрашу выкинув первый плод (так об,ясняется вторичное возвещение Ангела о ее беремености), зачинает второй раз и рожает Ишмаэля.
Природу этой наглости раскрывает Мидраш, сообщающий, что Агарь являлась дочерью Фараона и была отдана им в услужение к Авраму после посещения последним Египта (12.10). Нет сомнений, что считающий себя божеством Фараон не просто послал свою дочь в услужение к человеку, за которым заметил сверх, естественные особенности (13.17), но что он рассчитывал именно на это – на то, что его дочь вытеснит Сару и станет истинной женой Аврама.
Таким образом мы видим, что Ишмаэль не просто родился "согласно звездам", но что он родился в результате греха, в результате уступчивости Аврама, в результате его неспособности отказать чужой просьбе. Но чрезмерная уступчивость не может принести мира, невозможно умиротворить постоянно растущие притязания Агари и Ишмаэля, и в результате оба они изгоняются в пустыню (21.14).
Это изгнание одного из сынов Авраама в пустыню непосредственно предшествует закланию второго сына на горе Мориа, т.е. на той самой горе, на которой предстояло воздвигнуть Храм (22.3). Впрочем, после этого изгнания в пустыню Ишмаэль как народ в дальнейшем практически не упоминается в Танахе. И это понятно: являясь жителем пустыни, не претендуя на земли и страны, он надолго исчезает из истории.
Но прежде чем обратиться к тому моменту, когда он в нее возвращается, попытаемся проследить, как развивались отношения последующих поколений патриархов.
А здесь самым неожиданным и продуктивным оборотом явилось раздвоение избрания, т.е. рождение у прошедшего через жертвоприношение Ицхака двух сыновей, братьев близнецов, Эсава и Иакова. "И зачала Ривка, жена его. И толкались сыновья в утробе ее... И сказал Господь ей: два народа во чреве твоем, и два народа из утробы твоей разойдутся, и народ от народа крепнуть будет..." (25.21-23).
Соперничество этих братьев, рожденных уже не согласно звездам, а согласно Божественному обетованию, соперничество начавшееся еще в материнской утробе, прошло через всю их жизнь. Сначало Иаков выкупает у Эсава его первородство, потом обманным путем получает благословение своего отца, а затем, скрываясь от мести брата, бежит на родину своей матери и там женится на сестрах Лее и Рахели, первая из которых, как рассказывает мидраш, предназначалась Эсаву.
После возвращения в землю Кнаан между братьями происходит примирение, они делят землю своего проживания. Собственно земля Израиля остается за Иаковым, а Заиорданье достается Эсаву.
Образ взаимоотношения этих исходно во всем равных братьев рассматривается иудейской традицией как парадигма взаимоотношений иудаизма с христианством. Ибо одним из произошедших из Эсава народов принято считать народ римский, а в дальнейшем и созданную и распространенную им на весь мир церковь.
Согласно иудаизму, Эсав признается законченным разбойником, главной страстью которого является страсть к кровопролитию, но вместе с тем он остается братом, перед которым Израиль на протяжении всей истории постоянно заискивал и продолжает заискивать. Полная самоунижения сцена встречи Иакова с братом (33.1-12) может служить символом тех отношений, которые на протяжении веков сохранялись между иудеями и христианами Европы.
Возможно, именно на фоне этих (средневековых) еврейских мытарств и страданий складывались и ставшие классическими толкования о том, что Ишмаэль покаялся в своей вражде к богоизбранному брату (Ицхаку), а Эсав - нет.
И все же несмотря на то, что традиционный мидраш не оставляет Эсаву ни одного доброго качества, нельзя забывать, что само напряжение, само соперничество между братьями пришло не только из злой воли Эсава, но прежде всего - из замысла Всевышнего, из Его замысла единовременно свести их в одной утробе ("и народ от народа крепнуть будет"). Без этого нюанса вся вражда Эсава к Иакову теряет всякий смысл.
А это значит, что как бы не расписывал иудейский комментатор пороки Эсава, мы с полным правом можем сказать, что иудаизм представляет отношения христиан и иудеев не просто как братские, но и как дополнительные, как взаимообусловленные (т.е. действительно как "философию" и "филологию").
Но вот теперь, после того как мы узнали о том, как выглядит для иудея его коллизия с христианством (более подробно эта проблема рассматривается мною в книге "Лики Торы"), вполне можно вернуться и к Ишмаэлю.
Ишмаэль, как мы помним, пришел последним, когда христианство окончательно сформировалось как религия, и пришел с единственной целью заместить собой и иудаизм и христианство.
Совсем не случайно вместо храма Соломона на горе Мориа располагается мечеть, а не церковь. Ведь христианство не претендует в такой мере заместить иудаизм, в какой делает это ислам. А в лице апостола Павла так даже пророчески предвещает: "так что в храме Божием сядет он как бог, выдавая себя за бога" (2Фес 2.4)
В самом деле, ведь произошедшее завоевание Храмовой горы исламом следует рассматривать прежде всего в контексте жертв Иом Кипура, когда один из козлов приносился в жертву Богу, а второй отсылался в пустыню. Итак, Азазел перекочевал на гору Мориа!
И для этого в мусульманской традиции имеются все основания. Передавая историю жертвоприношения Ицхака, Коран (Сура 37.99-111) умалчивает, об имени Жертвы, как если бы Тора обрывалась на словах: "Возьми сына твоего, единственного твоего,которого ты любишь,....", и не добавила бы имени этого сына: "Ицхака".
Однако знаменательно, что если сам Коран еще не совершает прямого подлога, мусульманская традиция его делает, утверждая,что именно Ишмаэля, а не Ицхака Авраам принес тогда в жертву (хотя правда и не на горе Мориа)!
Этот вопрос между тем является краеугольным. Ведь именно благодаря тому, что еврейский народ вышел из Праотца вознесенного на жертвенник, он оказался окончательно вынесен из природного ряда, навсегда стал Божьим.
Таким образом, соперничество между Ишмаэлем и Ицхаком - это соперничество между избранным народом и народом принадлежащим природе, но на избранность претендующим.
В этом отношении хорошо понятна и третья точка зрения на нашу проблему, т.е. понятно отношение ислама. Его позиция - это двусмысленная позиция самого Корана, с одной стороны признающего истинность Танаха и Евангелия, а с другой совершенно их игнорирующего.
Действительно, формально сохраняя за иудаизмом и христианством право на существование, ислам принципиально отказывается от признания их в качестве партнеров по диалогу. И это не случайно, вступить в действительный диалог с Танахом или даже с Евангелием означает для Корана низвести себя из оригинального фундаментального источника на уровень рядового иудео-христианского комментария.
Та логическая схема, которую я выше предлагал (Басня-Мораль-Басня), т.е. полное переиначивание фундаментального источника согласно своей случайной специфической морали, возбуждает один вопрос: почему никто никогда кроме арабов не последовал этим путем? Почему никто больше в истории не претендовал на то, чтобы заменить Тору? Свои "священные книги" есть у многих (например у мормонов), но кто дерзнет даже поставить их в один ряд с Библией, а не то что ее заместить?
Это мог сделать только тот, кто убежден в своем праве первенца и ущемлен в самолюбии. Ишмаэль был неприметным жителем пустыни ровно до тех пор, пока мир не завоевало христианство. Он не пожелал примыкать к этой религии именно потому, что претендовал на большее. Когда Библия была переведена практически на все классические языки, именно тогда Мухаммед высказал дикую (16.12) идею о том, что пора наконец дать откровение на "ясном арабском языке"! Житель пустыни в одночасье переродился, бедуин превратился в араба!
Иаков появился на свет последним, но оказался первым. Ишмаэль был первым, но пришел последним, пришел огорошив всех именно потому, что был ущемлен и не хотел удовлетворяться взаимодополнительными религиями своих соперничающих племянников. Он заявил, что возродил ту религию Авраама, которая предшествовала их религиозности, а ведь проверить это не представляется возможным.
Итак, третий исламский подход к этой проблеме выглядит как лукавое ее игнорирование. Все, что Коран способен в этом отношении признать сводится к следующему: "О, вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан друзьями: они друзья - один другому. А если кто из вас берет их себе в друзья, тот и сам из них" (Сура 5.56).
Арье Барац
Обращение к Вселенской Церкви: "отпусти народ Мой!"
Гибнет народ от недостатка ведения...
|
Шалом! Данный форум устроен по типу 
