Галилеянка | Отправлено в: Понедельник, 03 Октября 2016, 14:44 | Сообщение № 1 |
Администратор
Сообщений: 5588
C нами с 01 Июня 2006
Откуда: Израиль
Статус: Отсутствует
| Эмиль Факенгейм
Со стороны кажется, что «Закон» — это бремя даже для тех, кто соблюдает лишь часть заповедей. В дни религиозного упадка он становится бременем и для тех, кто смотрит «изнутри», кто соблюдает «букву» Закона, но не его «дух», не чувствуя и не зная, «зачем» и «для чего» даны заповеди. Наконец, могут быть и такие могучие одиночки, которые, хорошо зная, или чувствуя и то и другое, зачем и почему надо соблюдать Закон, тем не менее сбрасывают его бремя. Иногда они при этом сотрясают целый мир. Одни, как апостол Павел, основывают новую религию. Другие, как философ Спиноза, отвергают религию вообще или, точнее, заменяют все частные религии прошлого одним всеобщим вероучением, сущность которого составляет всего один закон — универсальная мораль. Третьим из числа великих нет нужды «сбрасывать бремя Закона» — это уже сделали за них их родители (крестив их а детстве). И все же Карл Маркс счел необходимым обрушиться с бранью на «субботнего еврея» и его мицвот.
Для Спинозы (о Марксе нечего и говорить) Закон — это ненужное бремя. Для Павла это бремя было невыносимым. Согласно собственному свидетельству (Деян. 22:3), апостол был некогда учеником раббана Гамлиэля (I век н. э.). Когда он решил нести свою благую весть язычникам, мог ли он серьезно предполагать, что они будут делать обрезание или следовать пищевым запретам? Но не это было главным затруднением, с которым он столкнулся в связи с Законом. Главное было вот в чем: как могут такие, как он, обычные люди, соблюсти закон или заповеди, исходящие от Божества? То, что Тора дана для людей, а не для ангелов, мы уже видели. И все же еще предстоит ответить — и ответить по существу — как эти данные свыше заповеди могут исполняться людьми. «Никак» — таков был ответ, родившийся в предсмертной борьбе Павла. И поскольку, сказав «нет», он продолжал верить в Бога Израиля и в Его заповеди, он пришел к выводу, что Закон был открыт евреям не для того, чтобы исполнять его, но чтобы открыть его другим. Язычники, не знающие Закона, — грешники. Евреи, у которых есть закон, знают, что они грешники, или, по крайней мере, отчасти могут понять это — если только они перестанут всуе гордиться пунктуальным исполнением той или иной мицвы, если они проникнутся высшей добродетелью, доступной человеку в этом мире — смирением, в котором есть одновременно и отчаяние и надежда, поскольку лишь Божьей милостью может быть спасен человек. И здесь наступает для Павля чудо из чудес, милость, явленная и евреям и язычникам воплотившимся богом, который, распятый, претерпел смерть и тем искупил грехи всех и, воскреснув, преодолел и смерть, и грех. Именно это, а не более либеральная или упрощенная версия «Закона», стала доброй вестью, которую Павел, в высшей степени успешно, нес язычникам и которую он также хотел нести евреям. В этом он, однако, не преуспел.
Для христиан эта неудача Павла и всех последующих миссионеров, обращавшихся к евреям, всегда была источником теологического недоумения. В худшем случае они приписывали это еврейской слепоте, твердолобости или злостной извращенности. В лучшем случае они видели в этом тайну. «Тайна Израиля» параллельна величайшей тайне — тайне воплощенного, распятого и воскресшего бога. Тем не менее, именно здесь и содержится главная загвоздка паулианской теологии: почему благая весть Павла была принята миллионами язычников, никогда не знавших ярма Закона (Рим. 4:15, Гал. 3:10-14, II Кор. 3:6-11), но отвергнута евреями, стонавшими под бременем Закона и потому, казалось бы, способными понять благость этой вести. А стонали ли евреи под бременем мицвот! То, что это и в самом деле «ярмо», подчеркивали рабби, и это, очевидно, следует из того, что большая часть из 613 мицвот — запрещающие: то, что иудаизм есть «веселье», — искажение, зародившееся в Новое Время в результате смешения радости с удовольствием. И все же это искажение порождено истиной: суровое ярмо дисциплины — составная часть и перл радости более возвышенной. Именно с этой радостью еврей каждый Шаббат читает раздел Торы, относящийся к прошедшей неделе. С этой радостью в праздник Симхат Тора («Радость Торы») годовой цикл чтения Торы завершается — и немедленно начинается вновь. Хасиды в этот день заходят так далеко, что танцуют со свитками Торы. Но даже более трезвомыслящие евреи отзываются на эту радость. Это происходит раз в году. Но ежевечерняя литургия включает следующую молитву: "Ты возлюбил Твой народ Израиль любовью вечной. Ты обучил нас Торе и заповедям, законам и правосудию. Посему, Господь Бог наш, когда мы ложимся и когда встаем, будем мы говорить о Твоих законах и повторять слова Торы и заповеди Твои во веки веков. Ради них жизнь наша и долгота дней наших"...
Еврей, стонущий под ярмом Закона, не понесет с собой Тору, спасаясь от погрома: скорее он воспользуется случаем, посланным Богом или пьяными казаками, оставить свое бремя. Многие евреи, отправлявшиеся из царской России в свободную Америку, так и поступали; но не так поступали религиозные евреи, остававшиеся верными своей религии и продолжавшие соблюдать вековой завет даже на новом континенте. Такие евреи брали с собою Тору в Америку. Не связана ли эта еврейская радость по поводу мицвот, по крайней мере, с недостатком религиозной глубины? Что касается предписывающих мицвот — неужели у еврея не было других радостей, кроме как плодиться и размножаться, вкушать пищу и быть послушным? А что до запрещающих, неужели он благодарил Бога всего-навсего за то, что его запреты удерживают от ложных путей и страданий? Если он выполняет и запрещающие, и предписывающие заповеди — не является ли его радость всего лишь проявлением самодовольства, гордыней, что он исполняет все предписанное? А если все это так — быть может, он слишком поверхностен, чтобы обнаружить вопрос, который так глубоко, так трогательно мучил апостола христианской благой вести: как могут заповеди, данные Богом, быть исполнены всего лишь людьми?
Только что обрисованный нами еврей очень похож на фарисея, каким его изображают в Новом Завете. Танах этого еврея — направляющая книга, брошенная с Неба находящимся там Богом; он следует указаниям этой книги и полагает, что это все, что от него требуется. Он исполняет правила пунктуально и очень собой доволен. Когда речь идет о показном благочестии, он впереди всех. А когда он видит лежащего на улице больного человека, он пойдет в другую сторону (о сочувствии, которого требует простое человеческое приличие, правила не говорят ничего). Такова картина, нарисованная Новым Заветом, и она оказалась настолько влиятельной, что в большинстве языков христианских народов слово «фарисей» стало синонимом слов «лицемер» и «самодовольный человек». Однако Новый Завет редко берет в расчет следующее обстоятельство, и уж тем более избегает задерживать на нем внимание: критическое отношение фарисеев к другим — это всего лишь часть их самокритичности; а последняя существенно превосходит по подробности и тщательности все, что сказано о них в Новом Завете. Англо-еврейский ученый Герберт Леви перечисляет следующие типы «фарисеев», истинных и ложных, почерпнутые им из раввинистических источников:
1) «заплечный фарисей» (он несет на плечах свои добрые дела всем напоказ; согласно позднейшим интерпретациям, он так пытается избавить себя от исполнения заповедей); 2) фарисей типа «подожди-ка» (он говорит: «подожди, пока я сделаю это доброе дело»); 3) фарисей в шрамах (он разбивает свою голову о стену, чтобы не смотреть на женщин); 4) фарисей-пестик (чья голова склоняется в показном смирении, как пестик в ступе); 5) фарисей с книжечкой (который записывает в книжечку свои добродетели и пороки и считает их, или все время грешит, но пытается искупить грехи добрыми делами); 6) богобоязненный фарисей, подобный Иову; 7) боголюбивый фарисей, подобный Аврааму.
Эта информация позволяет нам классифицировать ложных фарисеев. А что же настоящие? Иов боялся Бога (Иов 1:1) до крайности: «Вот, Он убивает меня; но я буду надеяться» (Иов 13:15) (Но в том же стихе сказано: «Я желал бы отстоять пути мои перед лицом Его»). А что же фарисей, любящий Бога, как Авраам? Раббан Гамлиэль (II в. н. э., не тот, который был учителем Павла) говорил: "Исполняй волю Его, как если бы то была твоя воля, дабы Он исполнял твою волю, как если бы то была Его воля. Уничтожь свою волю пред Его волей, дабы он уничтожил волю других перед твоей" (Авот 2:4). Но возможно ли подобное для людей из плоти и крови — сделать свою волю подобной воле Бога небес и земли? Уничтожить свою волю пред Его волей? Разве чувство невозможности подобного не смущало позднейшего раббана Гамлиэля — или его предшественника и тезку, учителя Павла? Или раввинистическую традицию в целом?
Мы уже цитировали мидраш, согласно которому, чтобы встреча Бога и человека на горе Синай стала возможна, должно было быть «пересмотрено» первоначальное решение, разделившее в миг творения земной и небесный свет. Мы цитировали другой мидраш, согласно которому, когда «Слава» «снизошла» на гору Синай, для этого необходимо было не меньше, чем прямое Божественное деяние: ведь то, что «связано» небесами, то, что пребывает «внизу», и то, что «вверху», соединилось на этой горе. И когда впоследствии возникла связь с Божеством, израильтяне, просто люди из плоти и крови, «видели слышимое и слышали видимое». Сосредоточившись сейчас на том, что Божественное присутствие дарует заповеди и что для того, чтобы Божественные заповеди могли быть исполнены людьми, они должны быть услышаны людьми, прочитаем следующий мидраш: "Сказал рабби Аха от имени рабби Монахана: «Когда на горе Синай израильтяне услышали слово «Я» [первое слово десяти заповедей], их души покинули их, как сказано: «Если мы еще услышим глас Господа, Бога нашего, мы умрем» (Втор. 5:22,), и также написано: «Души моей не стало, когда Он говорил» (Песнь Песней 5:6). Затем Слово вернулось к Святому, да будет Он благословен, и сказало: «Господь мира, Ты есть жизнь и Твоя Тора есть жизнь, но однако Ты послал меня к мертвым, ибо все они мертвы.»"
Я заново задумался над этим мидрашом (а я думал о нем с тех пор, как впервые, много лет назад, открыл его для себя) и понял, что именно ему, скорее, чем какому-то другому, я обязан своей пронесенной через всю жизнь любовью к мидрашам. Он открывает глубины любви еврея к Торе, его жизни с ней и в ней и радости обладания мицвот. Позволив себе впасть в крайность, я сказал бы: кто понимает этот мидраш, тот понимает, что такое иудаизм. О чем говорит этот мидраш? Слово снизошло к израильтянам из плоти и крови, коснулось их — и они все умерли. Они умерли, как умирал Иов, в беспредельном страхе перед Божественном присутствием. И они умерли, как Авраам, в беспредельной любви к нему. Став одним целым с Единым, мистики всех времен и народов растворяются в нем, как капли воды в океане, отказываясь от своей индивидуальности, теряя ее. Но умирают ли они от страха или от любви — или от чего-то, более сильного, чем и страх, и любовь — их смерть обращает Слово в ничто, ибо нечему отозваться ему, некому его принять или отвергнуть. Как могут люди исполнять Божественные заповеди? Это невозможно, говорит мидраш совсем как Павел, но по причинам, еще более роковым, чем те, что мучили апостола.
Тогда почему же все-таки возможно дарование Торы? И как оно «восстанавливает сердца»? Это видно из того, как «Слово», потерпев неудачу в своем первом нисхождении в мир, было послано вторично: на сей раз Слово было «подслащено» и «смягчено». Те, кто прежде умерли, ныне остались в живых или, точнее, возвратились к жизни, ибо души их были «восстановлены». Это означает ничто иное, как милость, которая вошла в заповеди и, оставив их Божественными, сделала их доступными для исполнения человеком. А поскольку эта милость пронизывает каждую из 613 мицвот, она входит и в те из них, соблюдение которых настолько «естественно», что милость кажется ненужной или неуместной. Как всякая плоть и кровь, человеческая плоть и кровь плодится и размножается, вкушает пищу и (как следует надеяться) пребывает в довольстве. Но просто делать все это — одно, а делать это в качестве мицвы — совершенно другое. Благословляя Бога за хлеб насущный, еврей поступает совершенно иначе, чем, скажем, нищий, благодарящий щедрого милостивца. Пища сама по себе необходима. Благодаря Бога за то, что он вкусил пищу и достиг довольства, еврей принимает само по себе вкушение пищи как мицву, выполнение которой — ответ на Божью милость, на милость, которую принимает человек из плоти и крови, исполняющий заповедь.
Таким образом, для еврея милость пришла в мир через Авраама и Моисея, и особенно через дарование Торы, в которой заповеди, данные Богом, стали доступны для исполнения людьми. Именно поэтому мицвот хоть и кажутся «ярмом», но бремя это не является «ненужным», как полагали Спиноза и Маркс, или непереносимым, как считал Павел. Они — радость, и потому при любом чтении Торы повторяются слова, которые знают даже самые теологически необразованные представители амха (еврейский народ): «Она [Гора] есть древо жизни для держащихся ее и счастье для защищающих ее. Пути ее — пути приятности, и все ее дороги исполнены мира». Его пути могут быть путями приятности, и все же нести «ярмо» нелегко, ибо и Авраам и Моисей не смогли уничтожить человеческие грехи. В одном мидраше израильтяне просили Бога избавить их от порока, раз уж сами они сделать это не в силах. Бог ответил: «Сдвиньте немного, а там уж Я сброшу его». Между Творением и Избавлением еврею дано бремя мицвот, чтобы он мог свидетельствовать о Творении и помог подготовить Избавление. Милость мицвот дает ему силы выполнять свой долг, и силы эти таковы, что временами ему кажется, что он может все. А иногда ему кажется, что он не может ничего. Между этими крайностями лежит понятие «немного». Но сколько это — немного, — мидраш не говорит и сказать не может.
По своему собственному свидетельству, Павел посещал школу раббана Гамлиэля. Еврей, задумавшийся о его мучительной борьбе с «Законом», не может не восхититься его религиозной искренностью и глубиной, которая так выигрывает в сравнении с показным благочестием других. И все же ему придется признать, что Павел учился у рабби недостаточно долго и недостаточно глубоко.
ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ
Обращение к Вселенской Церкви: "отпусти народ Мой!" Гибнет народ от недостатка ведения...
|
|
| |