Читать полностью

20.1-3. И говорил Бог все слова сии, сказав: Я Господь, Бог твой, который вывел тебя из земли египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя других богов сверх Меня. Не делай себе кумира и никакого изображения.

Вот те слова, которые по праву можно признать другим началом Торы (хотя согласно иной версии им следует считать слова "месяц этот да будет для вас и т.д."). И начало это сразу связало себя с полным запретом на "общее".

Когда налагается запрет на "других богов", т.е. когда запрещено видеть в конечном предмете мир как целое, то тем утверждается, что во-первых, мир разомкнут, а во-вторых, что условие его цельности находится принципиально вне. Для христианской идеи боговоплощения годился только такой Бог, т.е. Бог принципиально невоплотимый. Ведь на теологическом уровне это собственно говоря и есть то единственное, что отличает Христа от Кришны. Тот парадокс, что воплотился именно невоплотимый, и является главным нервом христианской религии.

Подробно я рассматриваю этот вопрос в своей книге «Теология дополнительности», но на страницах этого мидраша его также необходимо коснуться. Ведь именно эта, христианская по сути идея, обратила меня к иудаизму.

Итак, согласно учению того же индуизма невидимое, бестелесное, безатрибутивное божество, примиряясь со слабостями и условностями человеческого существования, нисходит в мир, нисходит во плоти, по меньшей мере в образе вполне атрибутивных существ, и выполняет ту или иную миссию по спасению человечества. Так, известно девять воплощений (аватар) Вишну, восьмой из которых явился Кришна, считающийся главнейшей и наиболее адекватной формой воплощения. Считается, что он научил человечество самым ясным и глубоким истинам индуизма.

Но чем тогда Кришна отличается от церковного Иисуса? Почему, в самом деле, Церковь не идет вслед за теми, кто видит в Иисусе воплощение Вишну? В чем особенность христианства? По-видимому, в том, что для христианства крайне существенным представляется то положение, что Иисус Христос - это воплощение не "вообще Бога", а именно Бога Израилева, т.е. того единственного известного миру Бога, который принципиально воплощен быть не может. Ведь не будет преувеличением сказать, что запрет на поклонение любому конкретному материальному предмету в качестве Божества является основой основ иудаизма.

Таким образом, христианство, провозгласившее Воплощение, изначально стоит перед коренным парадоксом, или даже лучше сказать, состоит из коренного парадокса: если воплотился Бог, который по существу может воплощаться, то это никакое не воплощение (во всяком случае смысл слова "воплощение" здесь принципиально другой, а именно индуистский, гностический смысл). Однако, если воплотился Тот, кто по существу не может воплощаться, то какой же Он тогда Невоплотимый?

Христианская мысль веками уклонялась от заострения этого парадокса. Догматы были сформулированы безупречно. “Не полезно... признавать во Христе Иисусе или только Бога без человека, или лишь человека без Бога” - говорилось в послании папы Льва I, послужившего основой для решений Халкидонского собора. На этом соборе Иисус Христос был провозглашен одновременно и истинным Богом (Израиля) и истинным Человеком, т.е. буквально так же, как в квантовой механике электрон признается и истинной волной и истинной частицей.

Однако сформулированный таким образом принцип дополнительности в христианской теологии в дальнейшем не разрабатывался. Традиционная христианская мысль опасливо перетолковывала эту догматическую антиномию в духе своеобразного монофизитства, т.е. сползала к интерпретации - только “истинный Бог” (в современной теологии подход этот получил наименование "христологии сверху”). Парадокс воплощения всегда был лишен той своей остроты и напряженности, которыми в нашем веке ознаменовались иные сферы теоретического поиска. Иными словами, на протяжении веков воплощение представлялось не парадоксом, а вполне естественным и давно ожидаемым "ветхозаветными пророками" сверхисторическим событием, которое ослепленные и самовлюбленные иудеи не желали вопреки очевидности принять.

Истина, однако, состоит в том, что христианство становится самим собой только в момент признания принципиальной самодостаточности иудаизма, т.е. в момент признания полной законности коренного неприятия им христианства. Христианство, безусловно, имеет право на свою трактовку природы Иисуса; однако, все дело в том, что эта трактовка обретает смысл исключительно в контексте ее отрицания иудаизмом. Иными словами, полноценно Иисус может восприниматься в качестве Бога неевреями только в том единственном случае, если Он будет оставаться в глазах евреев не Богом, а рядовым служителем Торы.

Таким образом, теология дополнительности предлагает понять сформулированный на Халкидонском соборе парадокс воплощения антиномически. Утверждения, что Бог в Иисусе не умирал, и что Бог в Иисусе умирал - равно правомерны и равно закономерны. В противном случае халкидонская формула “истинный Бог и истинный человек” теряет свое истинное содержание.

Последовательно парадоксальный подход предполагает, что церковный тезис о “неумертвляемости” Бога в человеке Иисусе, должен быть дополнен своим антитезисом говорящем о смерти так же и его “божественной составляющей”, т.е. ипостаси Сына. А это как раз и означает, что на вершине воплощения (смерти Сына) триединый Бог трансформируется в Бога единого!

В плоскости этого антитезиса мы вправе считать, что дело искупления совершалось Им исключительно средствами иудаизма, т.е. исключительно верностью Праведника заповедям Торы. Интуиция этого "только" блестяще выражена следующими словами Бориса Пастернака:

Он отказался без противоборства,

Как от вещей, полученных взаймы,

От всемогущества и чудотворства

И стал теперь как смертные, как мы.

Ведь тут резонно задаться вопросом: если Он стал действительно таким же смертным, какими являемся и все мы, и не обладал отныне преимуществами своей божественной природы, то не тем же ли самым явилось бы простое доверие дела искупления кому-то из самих нас смертных, т.е. кому-то и без того никаким всемогуществом не наделенному? Да и можно ли в такой ортодоксально-христианской формулировке вообще отличить "бывшего", т.е. воплотившегося, Бога от природного смертного?

Иными словами, в антиномически понятом халкидонском парадоксе христианская догматика трансформируется в догматику иудейскую, а христианское прочтение Евангелия становится мыслимым только при условии одновременного прочтения Евангелия иудейскими глазами. Таким образом, теология дополнительности гласит, что ортодоксально-христианское понимание тайны Воплощения и Искупления вступает в силу исключительно при условии разработанности чисто иудейской трактовки искупления, таковое воплощение на корню отрицающей. Или говоря другими словами, христианская ортодоксия (христология “сверху”) начинает по настоящему работать только в тот момент, когда ее запускает иудаизм (христология “снизу”). Иисус Церкви снова может считаться христианами Богом, а Троица вновь сущей только после того, как миссия Иисуса будет понята евреями как исключительно человеческое служение.

Во всяком случае таковы были мои христианские идеи, которые (в силу моего еврейства) вытолкнули меня из церкви и втолкнули в синагогу.