Разве не наша обязанность — искать и находить разумение в Боге? Мы отлично помним, что так было, когда Бог увидел человека, приблизившегося, чтобы посмотреть на горящий куст, и воззвал к нему: "Моисей! Моисей!.. Не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая".

Моисей получил Его помазание быть инструментом избавления Израиля, потому что Бог видел, что он повернулся, чтобы взглянуть на горящий куст. Бог ждет, когда и мы посмотрим на куст, который всё еще горит — куст осуждения, горящий тем огнем, что неминуемо сжигает всё внутри нас — всё то, что, как мы думали, и есть мы. Это неприятно — но если бы мы хоть раз при этом оглянулись, чтобы посмотреть! Ведь Моисей пошел
смотреть не из праздного любопытства, но сказал: "Пойду и по- смотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает". Если мы жаждем истинно глубокого объяснения огню, из среды которого говорит с нами Бог, тогда нам будет дано Божье откровение — откровение, которое в полной мере можно получить только так и не иначе. Взыскуя откровения и правды Божьей, мы должны на всё смотреть широко открытыми глазами, ничего не пропуская, какую бы боль ни доставляло нам это созерцание.

Но мы не таковы. Мы скользим по верхам, упуская суть. До нее нам добираться страшно и лень, и вот мы уже готовы отдать предпочтение "простым" объяснениям. Моисей был послан как избавитель не только потому, что получил помазание и повеление, но также потому, что он получил Божье откровение из огня осуждения. Это откровение является глубочайшим знанием о Самом Боге, и без него он бы никогда не смог сорок лет водить
народ по пустыне.

Мы не представляем себе Бога как судью. Вот за это мы и заплатили высочайшую цену, перестав понимать Его — Его, гневного и благого, творящего суд и милость. Упуская из виду Его деятельное участие в прошлом, настоящем и будущем Израиля, мы тем самым отворачиваемся от самого глубокого Божьего откровения, данного нам в Писании. Каким должно быть наше отношение к Богу, Который для того, чтобы мы познали Его силу (а другими словами, Его славу), являет нам Свой суд во гневе? Если наш Бог таков, то что тогда? Остается ли Он по-прежнему нашим Богом? А что если Бог и дальше будет использовать Свой гнев и осуждение для того, чтобы показать нам Свою силу, Свое имя и Свою славу? Что если Он не такой Бог, каким бы мы хотели Его видеть, и Он может изливать Свой гнев? Божий гнев и Божий суд, которые мы встречаем в Библии, опустошительны, и мы претыкаемся о них в своей религиозности: дескать, не таким мы хотели бы видеть и слышать Его.

В Божьем суде есть нечто, открывающее нам истину о том, что мы не должны пытаться видеть Бога как-то иначе, чем Он есть. И однако суд Божий — это одно из тех Его проявлений и качеств, от которых мы инстинктивно отворачиваемся. Ну не укладывается в нашем сознании, что Бог, Который есть милость и любовь, справедливость и праведность, одновременно и Бог-Судия, способный допустить бедствие любого масштаба для человечества в целом и евреев в частности. Ежели дела Божьи таковы, тогда самые бедственные, самые болезненные явления, именно те, о которые претыкается наша религиозность, стано- вятся самым дорогим и истинным Божьим откровением. Не в этом ли противоречии, если мы рассмотрим его от начала и до конца, содержится глубочайшее Божье откровение?

Итак, действительно ли для понимания Холокоста с точки зрения Бога нужно рассматривать это явление в перспективе вечности? Да, только в этой перспективе понимание катастрофы Холокоста вообще возможно. Сам по себе тот факт, что грудных младенцев бросали в пламя горящего бензина, может показаться лишенным всякого смысла, если целью их жизни было лишь прожить и умереть. Только надежда предотвращения дру- гого огня, который неугасим и вечен, делает этот огонь в той или иной степени понятным. Если первый огонь может научить нас и спасти нас от другого, тогда он имеет смысл для вечности. Если же мы судим о Холокосте только в контексте времени, тогда печи уничтожения в лагерях смерти имеют очень мало значения и смысла или не имеют их вообще. Величие Холокоста мы сможем понять лишь тогда, когда научимся различать его более глубокий смысл.

До каких пор Бог будет приводить человека к должному осознанию этого? Любой может задаться вопросом, не являются ли бедствия, которые мы терпели в прошлом, попыткой Бога привлечь наше внимание, 'отвернуть нас от религиозной и философской самоудовлетворенности, заставить свернуть с пути, в конце которого нас ожидает непоправимая и вечная утрата.

Придает ли Бог вопросу нашей судьбы в вечности такое значение, что не считает слишком жестоким и несправедливым од- них людей провести через огонь Холокоста, если это может спа- сти других от потери вечности в неугасимом пламени ада? Мы не приблизимся ни к знанию, ни к пониманию Холокоста, если не увидим его в перспективе вечности. Теряя из вида эту перспективу, мы получаем искаженное представление и о самой реальности.

Арт Кац,
Холокост. Где был Бог?