В ранней истории первохристианства Баур видел борьбу 2-х первохрист. партий: «петринистской» (иудеохристианской, для к-рой характерно сохранение культовых предписаний Моисеева законодательства) и «паулинистической» (проповедовавшей свободное от соблюдения закона Евангелие), к-рые приходят к соглашению в послеапостольском христианстве. Эта трехэтапность (тезис — иудеохристианство, антитезис — христиане из язычников и синтез — кафолическая Церковь сер. II в.) становится путеводной нитью для понимания истории раннего христианства.

В критических исследованиях канонических Евангелий Баур рассматривал Евангелия как источники по этой 3-этапной истории (Baur. 1847). По его мнению, богословские идеи самого позднего периода— времени окончательного примирения 2-х партий (сер. II в.) — выражены прежде всего во 2-м Послании ап. Петра и в Евангелии от Иоанна. На этом этапе единое христианство окончательно отвергает то, что связывало его с иудейством: иудеи становятся представителями неверия (Ин 6. 41; 7. 13; 9. 18), но во Христе они и язычники составляют «одно стадо» (Ин 10. 16), заповедь любви, имеющая свое основание в отношении Отца и Сына, понимается как высшая этическая заповедь (Ин 13. 34; 14. 21–23; 15. 12). Поскольку Евангелие от Иоанна было, по Бауру, составлено для доказательства определенных идей, то оно изначально не задумывалось как историческое повествование и не может быть связано с ап. Иоанном, возлюбленным учеником Господа. Автор Евангелия не мог написать его ранее сер. II в., т. к. в его работе есть следы гностического влияния (наличие специфической дуалистической терминологии). Кроме того, об этом, по Бауру, свидетельствует и свобода автора от интересов конфликтующих партий (Baur. 1853. S. 146–148).

В своем подходе к решению вопроса о взаимоотношении, датировке и, соответственно, достоверности синоптических Евангелий Баур сочетал лит. анализ совпадений и различий текстов синоптиков (что, по его мнению, позволяет лишь сделать вывод о том, что Евангелие от Марка было либо самым ранним, либо наиболее поздним по сравнению с другими — Baur. 1847. S. 36, 68–71) с исследованием богословских «тенденций» — именно такой подход делает возможным окончательное решение вопроса о датировке. На основе анализа Евангелия от Марка Баур пришел к сходному с теорией Грисбаха заключению, что этот текст обнаруживает большую зависимость от Евангелия от Матфея, и в нек-рых случаях от Евангелия от Луки (idem. 1851. S. 4–110). Основная тенденция Евангелия от Марка состоит в том, чтобы изобразить «евангельскую историю как гармонично упорядоченное, ясно структурированное целое», для чего евангелист якобы исключил все второстепенное, повторы, а также большую часть материала наставлений, особенно притч. Целью автора было — снять противоречия между иудеохристианами и ап. Павлом, соединив материал иудеохрист. Евангелия от Матфея с Павловым благовестием, отраженным в Евангелии о Луки. Особенности повествования евангелиста Марка, позволяющие видеть в нем свидетельство очевидца, Баур объяснял сознательной работой автора, дополнявшего и детализировавшего материал имевшихся у него источников. Отклонив раннехрист. традицию о связи Евангелия от Марка с проповедью ап. Петра, Баур, сделал в итоге вывод, что оно было написано неизвестным автором ок. сер. II в., после возникновения Евангелий от Матфея и от Луки (Ibid. S. 138–152) и относится ко времени начала примирения противоборствующих партий.

Поскольку Баур разделял теорию Грисбаха о происхождении синоптической традиции, то и Евангелие от Луки он датировал временем более поздним, чем Евангелие от Матфея. Первоначальный, не сохранившийся вариант Евангелия от Луки («протоевангелие Луки»), по мнению Баура, был создан сторонником паулинизма, к-рый, создавая этот первоначальный вариант, редактировал Евангелие от Матфея с целью смягчить его «тенденцию» сохранения важности исполнения Моисеева закона для христиан, до возникновения строго антииудейской редакции этого варианта Евангелия, осуществленной Маркионом. Самое позднее, по мнению Баура, этот 1-й вариант Евангелия мог возникнуть в 139 г. по Р. Х. — в год наиболее ранней датировки, принятой для Маркионовой редакции Евангелий Баур считал, что каноническое Евангелие от Луки было направлено прежде всего против Маркионова Евангелия и возникло не ранее сер. II в. и. Этим объясняется наличие в каноническом Евангелии от Луки элементов антигностической полемики. Пытаясь примирить паулинизм первоначального автора и тенденцию Евангелия от Матфея, указывавшего на важность соблюдения Моисеева закона, автор Евангелия от Луки якобы включил в первоначальный текст рассказы о рождении и детстве Иисуса Христа, к-рые позволяют понять эти события как исполнение мессианских ожиданий ВЗ, и частично восстановил учение Иисуса Христа о действительности закона, как об этом говорится в Евангелии от Матфея. Пролог к Евангелию, согласно Бауру, показывает, что редактор работал на позднем этапе развития синоптической традиции и имел в своем распоряжении нек-рые источники, не зависимые от Евангелия от Матфея (напр., Лк 1-2; 13. 1-9; 15. 11-32) (Baur. 1847. S. 424–523).

Что касается исторической достоверности, по мнению Баура, на первом месте стоит Евангелие от Матфея, т. к. оно «наименее тенденциозно». Говоря о происхождении Евангелия от Матфея, Баур пытается связать его с более древним, по его мнению, еврейским Евангелием, о к-ром упоминают Папий и Егезипп (Euseb. Hist. Eccl. III 39; IV 22; ср.: Epiph. Adv. haer. 30. 3) (Baur. 1847. S. 571–582). Ключевым для датировки Евангелия от Матфея Баур считал текст т. н. «малого апокалипсиса» (Мф 24), т. к., по его мнению, нек-рые детали указывают не на разрушение Иерусалима в 70 г. по Р. Х. (что дало бы возможность более ранней датировки), а на вспыхнувшее в 132 г. восстание Бар-Кохбы, считавшего себя Мессией. Предупреждение о «лжехристах» (Мф 24. 5, 24), о войнах и преследованиях христиан (Мф 24. 6-9) наводят Баура на мысль, что речь идет о преследованиях во время восстания Бар-Кохбы и при имп. Адриане после завоевания им Иерусалима; «мерзость запустения ... стоящая на святом месте» (Мф 24. 15) относится, т. о., к храму Юпитера, построенному Адрианом на руинах храма Ирода в Иерусалиме. Завершающую редакцию Евангелия от Матфея Баур датирует 130-134 гг., вскоре после чего должен был возникнуть первоначальный вариант Евангелия от Луки (Ibid. S. 605–609).

Несмотря на позднюю датировку каноническое Евангелие от Матфея, по Бауру, относительно достоверно сохраняет предание об учении и служении Иисуса Христа. Это относится к хронологии служения Иисуса Христа в Евангелии, содержанию Его речей и поучений; однако форма, в к-рой эти речи представлены есть результат лит. работы евангелиста, собравшего материал логий в 5 больших речей (напр. малый апокалипсис Мф 24). Кроме того, каноническому Евангелию от Матфея Баур отказывает в авторитете свидетельства очевидца (здесь Баур ограничивается ссылками на вторичную лит-ру. Ibid. S. 617–618).

Философские идеи Г. Гегеля обусловили и мифологический подход к Е., к-рый развивал Д. Ф. Штраус. Считая недостаточной супранатуралистическую и рационалистическую экзегезу, Штраус в своей работе «Жизнь Иисуса» (Strauss. 1835/1836; 18404) настаивал на том, что Свящ. Писание должно быть истолковано на основании тех же герменевтических принципов, к-рые прилагаются к толкованию иных исторических документов (Strauss. 1840. Bd. 1. S. 84). Тем самым Штраус определил границы, в рамках к-рых должна происходить научная, по его мнению, критика новозаветного предания: с самого начала сообщения о чудесах, об исцелениях больных и о воскрешениях мертвых должны быть отвергнуты и отнесены к области мифов (idem. 1838. Hft. 3. S. 37).

Штраус считал, что его критика библейских текстов достигнет цели, если удастся установить в тексте супранатуралистические черты и привести примеры противоречащих, по его мнению, друг другу сообщений евангелистов. Именно это указывает, по его мнению, на то, что рассматриваемый евангельский текст не история, но мифологическое выражение отвлеченной истины. Поэтому, согласно Штраусу, все мифы преследуют одну цель: наглядно изобразить идею единства Бога и человека. Это, по Шраусу, означает, что решающей причиной образования, оформления и сохранения новозаветного писаний является не слово и служение Иисуса Христа, не память, к-рую Он оставил о Себе у современников, не Сам Воскресший и не действие Его Духа, но некая всеопределяющая надвременная идея.

Выражение этой идеи индивидом всегда есть ее искажение. Истинное ее выражение, по Штраусу, существует только там, где носителем этой идеи становится дух народа. Мифы «суть не произвольные и сознательные продукты поэтического творчества отдельных лиц, а продукт коллективной мысли целого народа или крупной религиозной общины» (Штраус. 1992. С. 139).
В возникновении и оформлении новозаветного мифа, по Штраусу, решающую роль сыграли мессианские ожидания ветхозаветного иудейства (Ibid. S. 72): от Мессии ожидали чудеса, подобные тем, к-рые совершил Моисей, давший во время исхода народу еду и питье (Исх 16. 11–36; 17. 1–7); к-рые совершили пророки Илия и Елисей, открывшие глаза одним, а других ослепившие (4 Цар 6), даровавший мертвым новую жизнь (3 Цар 17. 17–24; 4 Цар 4) (Ibid. S. 1–2).

Неизбежный закон устного предания, по мнению Штрауса, заключается в следующем: все слышавшие об Иисусе Христе восполняли лакуны своих знаний о Нем через мифические представления (Ibid. S. 68).